Смерть Вазир-Мухтара - Страница 90

Тихо шлепая туфлями, он прошел по коридору. Ноги у него были кавалерийские, с выемкой, как буква О.

На женской половине, хотя еще было рано, уже стрекотали дочки, и в дверь всунулась женская голова с черной челкой до глаз.

Это была любимая дочка Самсона, от первой жены, армянки. Тотчас дочка выскочила в коридор.

Узкий архалук сползал у нее с плеч и стягивал их назад, на руках были браслеты с бумажками. (На бумажках были написаны стихи из Корана.) Шелковые шаровары, широкие, как два кринолина, едва держались на ее узких бедрах, и живот у нее был голый.

Босыми ногами, окрашенными в темно-оранжевую краску, почти черными, она юркнула к Самсону. Дочка была модница.

– Застрекотала стрекоза, ходит франтом, сапоги с рантом, – сказал ей Самсон по-русски. – Спи, рано еще, – сказал он ей по-персидски и чмокнул ее в лоб.

Черноглазая дочка дотянулась до Самсонова лба, провела по нему рукою и юркнула на свою половину.

Каждое утро они так встречались.

Самсон умылся тепловатой мутной водой у хрустального умывальника и с мокрыми волосами вышел посидеть на край балкона.

Волосы у него были длинные, с проседью. Длинные волосы – зульфа – один из признаков военного сословия, Самсон подстригал их в скобку, как раскольники. С балкона был виден переулок и четырехугольная внутренность двора.

На дворе росли кипарисы в чехлах из пыли, подстриженные чинары и сох цветник.

Дед в белой рубахе ходил по двору и подметал его.

– Яковличу, – сказал он и мотнул головой.

Он был старый раскольник, бежавший еще до Самсона в Персию. Самсон его взял к себе дворником. Хан набил трубку и закурил.

– Много будешь работать, дед, скоро помрешь, – сказал он равнодушно.

– А я, смотри, тебя переживу, – дед был сердит. Самсон ухмыльнулся в бороду.

У шахского гарем-ханэ, наискосок через переулок, сидели двое бахадеран, его солдаты, и мирно спали.

Самсон курил и смотрел на них. В этот ранний час солнце еще не пекло, и часовые спали сладко.

Из батальонных казарм, красного и длинного одноэтажного здания, с другой стороны дворца, вышел офицер в высокой остроконечной шапке. Он приближался к Самсонову дому и к часовым. Походка его была мерная и быстрая. Он был молод.

Самсон окликнул его сверху:

– Астафий Василич! С дежурства?

Это был наиб-серхенг Скрыплев, недавно бежавший прапорщик. Он вытянулся перед ханом и отдал честь.

– А ну-ко, посмотри-ко, это твоей роты молодцы так шаха стерегут?

Скрыплев подошел к спящим солдатам.

– Встать, – сказал он резко. – Вы что, на часах или с бабами спите?

Часовые встали.

– В другой раз не в очередь на дежурство, – сказал Скрыплев. Часовой, старый солдат, нахмурился. Но сон клонил его, и он ничего не ответил. Увидя Самсона, они вытянулись. Самсон пальцем подозвал Скрыплева.

– Гоже, – сказал он тихо. – Взбирайся-ка ко мне. Он курил и смотрел на молодого офицера.

– Гоже, да не очень, – сказал он, – люди на земли ушли, а этим завидно. Вот и нос в землю.

На летнее время он распускал батальон. У батальона под Тегераном была земля. Холостые оставались в городе.

– Молодое дело, Астафий Василич. Ты не тянись с людями. Ты выругай так, чтоб их мать проняло, а потом одно слово скажи. Это легче людям.

– Слушаю, ваше превосходительство. Прапорщик был слегка обижен.

– И превосходительства эти забудь. Точно, что превосходительство, а ты подполковник. Только что я сартип-эввель, а ты, выходит, наиб-серхенг. А я еще, наприклад, вахмистр, а ты прапорщик. Тут превосходительства не замечается. Молодые как справляются?

– Отлично, Самсон Яковлич. Полковник Ениколопов ими весьма доволен.

Серхенг Ениколопов был брат евнуха, Манучехр-хана, беглый русский поручик. Молодые были дети дезертиров. Самсон отдавал их учиться в армянскую школу, и по окончании учения им предоставляли на выбор: идти в батальон или учиться ремеслу.

– Харадж исправный?

– Вполне хорош.

– Ну и хорошо.

– Самсон Яковлич, – сказал почтительно наиб-серхенг, – люди беспокоятся.

– Чего? – сказал Самсон и пыхнул дымом.

– Песельник один говорил намедни, что едет русский посол сюда и якобы приказ у него имеется батальон отсюда вывести. Якобы такой указ вам от его высочества послан.

Самсон курил.

– А ты этого песельника ко мне доставь, – сказал он, – я с ним поговорю. Тебя ж попрошу дело людям, как случится, и самому толковать.

– Слушаю.

– Точно, что сюда посол едет. Господин Грибоедов, старый знакомый. Это верно. И указ я от шах-заде получил. И выходит, что песельник был прав.

– Слушаю, – сказал Скрыплев и раскрыл рот.

– Только та ошибочка, что указ не тот. Я фирман от Аббаса получил: за отличие, как я был у него в кампанию военным советником, он дает людям наделы под Тебризом, на выбор. Там земля лучше. Такой указ. А об выводе, так это песельник с головы напел.

Скрыплев улыбнулся.

По улице шныряли мелочные торговцы, прошли, медленно пританцовывая, двое купцов. Рота сарбазов, плохо одетых, небрежной походкой завернула из-за угла. Мальчишки свистали и бегали.

– Ты сегодня к Алаяр-хану будь. О джире напомни от меня. Он знает. Задерживают джиру. Как справишься, обедать приходи. Дочки спрашивают, что ходить перестал.

И прапорщик в остроконечной шапке с султаном – их пугались мальчишки и звали ослиными хвостами – вытянулся перед ханским халатом.

Самсон выколотил трубку и немного понурился. Он сказал Скрыплеву не всю правду. Фирман Аббаса-Мирзы, полученный им вчера, действительно предоставлял наделы русским бахаде-ранам в Адербиджане. Но в выписке из сообщения Абуль-Касим-хана говорилось о том, что Вазир-Мухтар имеет тайное предписание вывести всех русских и самого Самсона из Персии. Он сидел и молчал, смотря себе на ноги.